«Мне, старику, — говорит Тыщенко, — отрадно видеть это, отрадно, что мой труд, а также труд тех девчат, что работали в моем звене, не пропал даром, что он начал давать колхозу большую пользу. Не обижаюсь даже, когда кто-нибудь из молодежи говорит мне: «Як умрешь, диду, то поховаем тебя в самом лучшем месте — в твоем лесу...»

Но старик не собирается умирать. Он еще хочет повоевать с засухой. Он знает, что природу можно «угомонить». «Раньше, при единоличии, нельзя было, а теперь можно вполне. Это для тонкой ветки и синица — тяжелая птица. А нас вон какая сила в артели. Недаром говорят, что «гуртом и батьку бить можно». Нет, мы еще повоюем с засухой! Главное, что до народа это дело доходит, народ за него борется».

Старик дождался, наконец, времени, когда вся Советская страна дружно взялась за осуществление того дела, которому он и его пять девчат отдали столько труда.

Обычно старики любят вспоминать прошлое. Но старик Тыщенко гораздо охотнее говорит о будущем. Он с увлечением рассказывает гостям, приехавшим из города, о своих планах: о постройке прудов, о борьбе с оврагами. Он прочел статью академика Лысенко о гнездовом посеве лесных полос, и в его планах немалое место занимают опыты посадок по методу Лысенко.

Если бы Тыщенко заносил в свою «книгу жизни» все горести и радости, которые ему пришлось пережить, перед нами прошла бы история русского крестьянина с восьмидесятых годов прошлого века до нашего времени.

Нищета, малоземелье, вечные голодовки — вот что сорок лет тому назад заставило украинца Тыщенко сняться с насиженных мест и двинуться в путь на Волгу, где природа была суровее, чем на юге Украины, но зато земли было больше.

В те времена Тыщенко не мог читать статьи академиков и думать о том, как «угомонить» природу.

Можно было бы подробно рассказать о многолетней школе, которую прошел Тыщенко с тех самых пор, когда в страшном для Поволжья 1921 году он и некоторые из его односельчан решили бороться за хлеб, за урожай не порознь, а артелью. Но даже не вдаваясь в подробности, видишь по результатам, как много дала Тыщенко школа общего, артельного труда.

Теперь этот старый человек, молодость которого прошла еще до революции, оказался в первых рядах людей новой эпохи, людей будущего.

Старый колхозник-садовод Сафар Али Рустамов вырос среди другой природы и совсем в другой обстановке, чем Яков Никитич Тыщенко. Но как сходна их судьба!

Оба они совершили долгий и трудный путь — от жизни по обычаям дедов к перестройке всего, что их окружало.

Чтобы увидеть эту перестройку, достаточно посмотреть хотя бы на мандариновые рощи и чайные плантации, возникшие около селения Пенсар, там, где прежде была выжженная солнцем степь.

Нелегко это далось Рустамову и его односельчанам.

Когда лет пятнадцать тому назад они попробовали заложить чайную плантацию, суховей в первое же лето погубил молоденькие кусты, свел на нет все, что было сделано.

— Будем сажать чай на том же месте, — сказал тогда Сафар Али Рустамов, — но загородим чайные кусты от засушливых ветров полосой деревьев.