Есть две природы: первая — еще не тронутая человеческим трудом, и вторая — которую человек пересоздает по разумному плану и с разумной целью.

Обе прекрасны. Мы любуемся первозданной красотой гор, лесов и водопадов, бродя по заповеднику, и не можем отвести взора от стройной плотины, перегородившей ущелье и покорившей буйную горную реку.

Первая природа своевольна и прихотлива. Она не знает цели и плана, не считается с тем, что хорошо и что плохо для человека. Вторая — вся проникнута человеческой мыслью.

О двух природах говорил Горький, когда хотел показать: вот как велик человек-творец, человек-мастер.

Но есть еще и такая природа, которая исковеркана неразумным, хищническим хозяйничаньем. Она не может не вызывать чувства жалости и возмущения.

Об исковерканной, ограбленной природе рассказывают книги американских экономистов, ежегодники Федерального управления земледелия и даже школьные учебники географии США.

«Мы рубим ежегодно в три раза больше леса, чем его вырастает за это же время. Мы не только теряем при этом лес, но и нарушаем водное хозяйство страны и обращаем в пустыни плодородные земли».

Эти слова взяты из учебника Чемберлена, по которому американские школьники изучают географию своей страны.

Даже дети и те знают в Америке, как вредно истреблять леса. Но это не мешает взрослым, гордящимся своей практичностью американцам превращать в пустыри все новые и новые лесные площади.

С такой же методичностью сумасшедший зажигает с четырех концов собственное жилище.

Истощив сосновые леса на северо-востоке, американцы принялись за лиственные леса центральных штатов. Когда и в этих штатах почти не осталось лесов, опустошили леса юга. Вслед за югом настала очередь запада. Так, обойдя все румбы компаса, дошли до Тихого океана. Дальше двигаться было некуда, ибо в океане, как известно, леса не растут.

С виду это могло показаться движением культуры в первобытные дебри. Посреди дикой чащи, где прежде жили только звери и птицы, возникали лесопилки. Около лесопилок вырастали поселки и города. Но как только в лесах не оставалось мало-мальски ценных пород, лесопилки останавливались, города пустели, точно после эпидемии, а «носители культуры» отправлялись дальше, в еще не тронутые топором леса.

В итоге были сведены леса на площади в 540 миллионов гектаров.

С такой же беспощадностью расправлялись и с полями.

Когда цены на хлеб или на хлопок шли вверх, из года в год сеяли на полях только хлеб или только хлопок. Это разрушало, распыляло почву, и она не могла уже оказывать сопротивление воде и ветру.

Вода и ветер, не сдерживаемые больше лесами, принялись смывать и сдувать с полей почвенный покров.

И дело кончилось тем, что теперь в Соединенных Штатах вода каждый год уносит в океан 3 миллиарда тонн почвы.

А от воды не отстает и ветер. В 1934 году был день, когда черная буря унесла в океан 300 миллионов тонн — миллион поездов — плодородной земли.