В зале Сельскохозяйственного музея было шумно. Но все разговоры мгновенно смолкли, когда профессор Лесного института и Петербургского университета Павел Андреевич Костычев поднялся на кафедру и начал свою первую лекцию.

Это было в 1892 году — в то самое время, когда Лев Толстой тщетно убеждал сытых не забывать о голодных. О голоде говорилось и писалось тогда немало. Но чаще всего это были разговоры только о причине бедствия, а не о том, как его устранить. Бедствие казалось неустранимым.

Обычно обвинялся во всем климат: неурожайные годы участились оттого, что климат черноземной полосы делается все суше и суше. Чтобы устранить причину неурожая, надо было бы изменить климат. А так как это невозможно, то остается примириться с тем, что России очень часто или даже постоянно не будет хватать хлеба.

Такими рассуждениями были полны столбцы тогдашних газет. И люди, читавшие это, невольно призадумывались: неужели же наука не знает никаких средств против засухи?

На этот волновавший всех вопрос и должен был ответить в своих лекциях профессор Костычев.

И в первых же словах, с которыми он обратился к слушателям в Сельскохозяйственном музее, звучала спокойная уверенность в том, что будущее совсем не так мрачно, как это кажется многим.

— Климат, — сказал Костычев, — считают главной и иногда даже единственной причиной наших неурожаев. Если бы это было справедливо, то мы находились бы в положении совершенно безвыходном... К счастью, положение наше не так бедственно...

И чтобы подкрепить свое мнение доказательствами, Костычев указал слушателям на одну из таблиц, которые висели на стене рядом с кафедрой.

На таблице было написано: «Петербург. Зима. Весна. Лето. Осень. Год».

И дальше стояли цифры, которые говорили, сколько в Петербурге выпадает осадков в разные времена года.

А под этими цифрами стояли другие, показывающие, как обстоит дело с дождями и снегом в Воронеже.

Слушателям было понятно, почему на таблице даны цифры осадков в Воронеже: ведь он находится в черноземной полосе, как раз там, где так часто свирепствует засуха.

Но при чем тут Петербург?

В Петербурге, кажется, не было недостатка в дождях, снеге, мороси, изморози, тумане и прочих проявлениях влажного морского климата. Даже не глядя на цифры, каждый сказал бы, что в Петербурге климат более сырой, чем в Воронеже. Но так говорить можно было, именно только не глядя на цифры. Таблица совершенно ясно показывала, что в Воронеже воды выпадает за год гораздо больше, чем в Петербурге.

Если бы все дело было в климате, Петербургская губерния должна была бы сильнее страдать от засухи, чем Воронежская. А на деле происходит обратное.

Отчего же в Воронеже, несмотря на большое количество дождей, неурожаи случаются гораздо чаще, чем в Петербурге?

Оттого, что в Петербурге совсем другая почва.

Слушатели еще не успели оправиться от изумления, как лектор снова поставил их перед, казалось бы, неразрешимой загадкой. Он указал им на вторую таблицу осадков. Здесь Воронеж сопоставлен был уже не с Петербургом, а с дэумя другими городами: Ставрополем и Троицком.

В Ставрополе дождевой воды выпадает в полтора раза больше, чем в Воронеже, и в два с лишним раза больше, чем в Троицке. Всякий, сказал бы, что растительность в этих трех местах должна быть совершенно различная.

А на деле, если посмотреть на непаханую степь, то окажется, что она там совершенно одинаковая. Клочок троицкой степи, перенесенный в окрестности Ставрополя, ничем не нарушил бы обычного вида ставропольских степей.

Отчего Же это так?