Необычен был жизненный путь Костычева.

Люди, близко знавшие его, рассказывали, что он был родом из крепостных крестьян Шацкого уезда Тамбовской губернии. Помещица обратила внимание на способного мальчика и послала его учиться в Московскую земледельческую школу, готовившую «ученых управителей». Нельзя сказать, чтобы агрономы были так уж нужны в крепостных поместьях. Случалось, что «ученому управителю», с отличием окончившему Земледельческую школу, приходилось по возвращении домой прислуживать с салфеткой в руках за господским столом.

Но Костычеву повезло. К тому времени, когда он окончил школу, крепостное право было уже отменено. Ему удалось сдать экзамен за гимназический курс и поступить в Петербургский земледельческий институт.

Скоро трудолюбивый и способный студент стал одним из любимых учеников известного химика профессора Энгельгардта.

В лаборатории Энгельгардта не хватало места для желающих в ней работать.

Делая анализ минеральных удобрений или почвы, присланной откуда-нибудь из пострадавшей от неурожая губернии, студенты толковали о том, наступит ли когда-нибудь время, когда русский народ сумеет покончить с неурожаями, с голодом.

Костычева, сына крестьянина, такие разговоры особенно, задевали за живое. Ведь он-то с малых лет знал, что такое крестьянская жизнь и работа!

Часто заходила речь и о том, что у русского земледельца, кроме засухи и сорняков, есть и другие враги — в человечьем облике: помещик, становой, кулак-мироед...

Не удивительно, что лаборатория профессора Энгельгардта была на плохом счету у полиции. До властей не раз доходили слухи о том, что профессор-вольнодумец участвует в незаконных студенческих сборищах и произносит перед своими слушателями противоправительственные речи.

Над Энгельгардтом и его учениками собирались тучи...

Между тем занятия шли своим ходом. Костычев упорно работал, овладевал наукой. Профессор сделал его своим лаборантом.

Никто не сомневался, что Костычев будет по окончании курса оставлен при институте для научной и преподавательской работы.

Но тут разразилась гроза, которая уже давно давала знать о своем приближении.

Началось с того, что однажды утром в коридорах института появились на стенах листки, на которых было большими буквами написано:

ОБРАЩЕНИЕ К ОБЩЕСТВУ

В этом обращении студенты Земледельческого института, Военно-медицинской академии и университета с возмущением писали о произволе полиции, о бесправии студентов. В ответ полиция произвела налет на институт. На лестницах и в коридорах загремели сапоги и шашки городовых. Костычева и другого лаборанта, его товарища, арестовали и увезли в тюрьму. Через некоторое время арестовали и Энгельгардта.

В лаборатории на столе Костычева покрывались пылью приборы, собранные им для опытов. Не скоро привелось ему возобновить работу за этим столом. Когда он вышел из тюрьмы, оказалось, что путь в науку для него закрыт если не навсегда, то надолго. Оставалось только одно — поступить на службу.

Потянулись серые дни. Каждое утро Косгычев отправлялся в Пробирную палату, где ему приходилось заниматься скучным и однообразным делом — определением пробы золотых и серебряных изделий. Только через три года после ареста удалось ему вернуться в институт и взяться за любимое дело — исследование почв.

С тех пор Костычев уже не прерывал научной работы. Он ездил по стране, изучая почву и способы обработки земли. Он написал много статей и книг, стал магистром сельского хозяйства, профессором, членом научных обществ и даже — под конец своей жизни — директором департамента земледелия.

В наши дни никто не удивляется, читая в биографии профессора, академика, государственного деятеля: «родился в семье крестьянина» или «родился в семье рабочего». В Советской стране это в порядке вещей.

А в царской России было редчайшим исключением то, что сыну крепостного крестьянина удалось стать не только профессором, но и директором департамента, одним из высших представителей власти.

Казалось бы, тут-то и начать ему борьбу с неурожаем по всем правилам сельскохозяйственной науки. Но Костычев должен был сразу же почувствовать, что он руководитель русского земледелия только по имени, а не на деле.

Разве в его власти было заставить помещиков обращаться с землей так, как этого требовали интересы страны, а не их своекорыстные расчеты! Разве он мог заставить крестьянина-бедняка покупать усовершенствованные плуги и сеять многолетние травы, когда у этого крестьянина была одна забота: как бы с голоду не умереть!

Костычев мечтал о том, чтобы «свет знания дан был по возможности всем нашим хозяевам, крупным и мелким». Он занимался устройством земледельческих школ, опытных станций и полей. Это было полезным делом. Но могли ли эти несколько станций и школ остановить грозное наступление засухи на весь юг страны?

Судьба Костычева казалась завидной тем из его сослуживцев-чиновников, которые выше всего ставили положение на служебной лестнице. Директор департамента занимал одну из верхних ступеней этой лестницы. Но какие горькие чувства должен был испытывать этот сын землепашца, этот бывший бунтарь, когда он думал о том, как мало он может сделать для русского земледелия!