«В эти годы, — рассказывает «Россия», — крестьяне, оправдывая свое несвоевременное стремление к переселению, говорили: «Дома мы, наверное, помрем с голода, а там (на окраине), может быть, и не погибнем». И бедняки в большинстве случаев не ошибались. На уцелевшей лошаденке или паре волов, с тремя рублями, оставшимися по уплате недоимок и долгов, они уезжали из своего разоренного гнезда и, по их выражению, «Христовым именем», не тратя ничего на пропитание семьи, лошади или волов, добирались благодаря помощи встречаемых ими на пути более зажиточных селений до окраинных многоземельных еще областей. Но не все переселенцы были достаточно счастливы, чтобы попасть на земли, с которых их никто не гнал, а где, напротив, дозволялось поселиться Случалось, что переселенцы не находили таких земель, им ждать было не от кого помощи. И тогда они, питаясь опять христовым именем, возвращались на родину уже полными пролетариями, растеряв на дороге своих близких, погибших от холода и голода.

Правительство не без основания полагало, что эти самовольные и не урегулированные правительственной властью переселения невыгодно отражаются на хозяйстве помещиков, понижая наемные платы за земли и возвышая цены на рабочие руки. Но никакая сила не могла остановить естественного стока избытка населения».

Что значат эти мудрые рассуждения, если хорошенько в них разобраться?

У земледельца отняли землю, отняли луга, отняли леса, довели его до разорения, заставили его сняться с места, бросить разоренный дом и бежать на край света, где есть еще, может быть, земля, не захваченная помещиками, где не надо за право работать на земле продавать свой труд, свою жатву вперед на год или больше помещику или кулаку. Но и этого правительство не хотело им позволить.

«Самовольное переселение невыгодно». Кому оно было невыгодно? Крестьянам, которые бежали, теряя по дороге детей, гибнущих от голода и холода? Нет, помещикам, помещичьим хозяйствам.

Люди бежали потому, что не могли платить втридорога за землю. А правительство рассуждало: «Это невыгодно! Если они убегут, кто же будет вносить арендную плату за землю?» Люди бежали потому, что не хотели идти в батраки, не хотели закабалять себя на всю жизнь. И помещики рассуждали: «Если их не будет, кто же будет работать в наших имениях? Придется дороже платить за работу, а это невыгодно».

Значит, и оставаться на земле невозможно и уходить не полагается. Что же делать?

Крестьяне подымали бунты, жгли и разоряли дотла дворянские гнезда. Но в усадьбы и деревни приходили с барабанным боем войска, жестоко усмиряли восставших, и все оставалось по-прежнему...

И вот допрошены свидетели. Следствие закончено.

Суд истории должен вынести решение.

Кто был виноват в голоде, в разгроме страны, в расхищении ее богатств? Кто вел страну к разорению, кто виноват был в том, что лучшие, черноземные поля одолевала засуха, что огромным пространствам земли грозила участь стать пустыней?

В голоде, в разорении страны виноваты были не только Струковы, Стремоуховы и Суковкины. Виноват был весь прежний строй, при котором Стремоухову было выгодно продавать на сруб вековой лес, а крестьянам Прову и Пахому ничего не оставалось другого, как распахивать балку и обращать ее в действующий овраг.

Пока существовал этот строй, нечего было и надеяться прекратить наступление засухи на русскую землю.

Приговор суда мог быть только один — революция.

Еще задолго до Октябрьской революции лучшие люди уже понимали, в чем зло. Докучаев с возмущением писал в своей книге о «неразумной эксплуатации и расхищении природных богатств русской земли», о том, что землевладельцы понимают свои права и обязанности по отношению к земле «вразрез с общими интересами и в противность требованиям науки и здравого смысла».

И все же Докучаев надеялся, что если не сейчас, то хотя бы в будущем наступлению засухи будет положен конец. В своей книге он смелыми чертами намечал план грядущих сражений со стихиями.