Распыленная, ничем не прикрытая земля не могла уже больше бороться с ветрами, и, если по степи шел ураган, он поднимал до неба тучи земли. Черная земляная буря неслась над полями, заслоняя солнце.

В жаркие дни почва быстро сохла и трескалась. И когда приходил долгожданный дождь, потоки воды устремлялись в трещины, в борозды, рыли их и превращали в овраги. А там, где появлялся овраг, еще быстрее сохли поля вокруг. Ведь овраг работал как осушительная канава: отводил с полей воду.

Так получалось противоречие: дожди, вместо того чтобы орошать поля, осушали их, создавая овраги.

Влагооборот страны был нарушен, и последствия не заставили себя ждать.

Незваный гость из пустыни — суховей — принялся безнаказанно сжигать посевы: ведь его уже не останавливала на водоразделах стена лесов. А зимой приходил его брат — северный ветер — и губил холодом то, что уцелело от зноя.

Самый климат изменился: зима стала суровее, лето жарче и суше. Ведь не стало лесов, которые увлажняли и смягчали климат, не давали воде слишком быстро убегать в реки, а из рек — в море.

Все глубже приходилось рыть колодцы. Все мелководнее делались в летнее время реки.

Засуха зачастила в степь. «Царь почв» — чернозем — все чаще и чаще обманывал все надежды и давал меньше хлеба, чем бедная песчаная почва.

Земля словно заболела какой-то страшной болезнью.

И Докучаев определяет, что это за болезнь:

«Организм, как бы он ни был хорошо сложен, какими бы высокими природными качествами он ни был одарен, но раз благодаря худому уходу, неправильному питанию, непомерному труду его силы надорваны, истощены, он уже не в состоянии правильно работать, на него нельзя положиться, он может сильно пострадать от малейшей случайности...

В таком надорванном, надломленном состоянии находится наше южное степное земледелие...»

Есть врачи, бесстрастно исследующие и спокойно произносящие приговор больному. Докучаев не был таким врачом. В каждой строчке его книги чувствуется тревога. Шутка ли, ведь он лечит не чужого. Он лечит землю-матушку, землю-кормилицу.

С волнением пишет он: «Так дальше продолжаться не может!»

Он не устает повторять: «Должны быть приняты самые энергичные и решительные меры, которые оздоровили бы наш земледельческий организм...»