Штормы и метели бывают не каждый день и не каждый час.

Чаще всего наблюдатель на станции имеет дело с обыкновенной, не очень буйной погодой. И все же, вернувшись на станцию после обхода площадки, он старается не терять даром ни одной секунды. У него ведь еще много дела впереди.

Первым долгом надо внести поправки во все наблюдения, которые он только что записал в своей книжке. А поправок немало. Барометр показал 740 миллиметров. Но он четыре раза соврал. Он показал на 0,2 миллиметра меньше, чем тот его знатный родич — нормальный барометр, который обитает в Главной геофизической обсерватории. Он соврал второй раз на 2 миллиметра из-за того, что на станции не ноль градусов, а 16,5 градуса тепла. Он соврал третий раз на 0,7 миллиметра из-за силы тяжести. И, наконец, из-за высоты места он показал меньше на целых 14,7 миллиметра: ведь станция не на уровне моря, а на горе — на высоте ста пятидесяти метров.

Вместо того чтобы отвечать только на тот вопрос, который был барометру задан, он наговорил много лишнего. Он сказал, где он, на какой высоте, на какой широте, тепло там или холодно.

А в результате этот болтливый барометр показал 740 миллиметров, тогда как на самом деле давление — после всех поправок— оказалось равным 753,6 миллиметра.

Но я опять отстаю от наблюдателя. Он уже давно сделал все поправки, он уже составляет телеграмму для передачи в Бюро погоды. А я еще только рассказываю о барометре.

Как наблюдатель составляет телеграмму?

Может быть, он записывает ее словами? Например:

«Метеорологическая тчк Время наблюдения 14 часов тчк Облака нижнего яруса разорванно-дождевые зпт среднего яруса слоисто-дождевые зпт слабый дождь видимость 4—10 баллов высота облаков 300 метров ветер юго-восточный сила ветра 1 балл...»

Нет, если бы наблюдатель писал телеграмму словами, ему понадобились бы сотни слов.

Сколько драгоценных минут ушло бы у него на запись и передачу. А ведь он не один. Станций в стране несколько тысяч. И если каждая из них четыре раза в сутки будет передавать по нескольку сотен слов, все телефонные и телеграфные линии страны будут чуть ли не целиком заняты погодой. Ни о чем другом нельзя будет говорить. Ведь даже в шифрованном виде телеграммы о погоде составляют за день том в семьсот страниц! А если бы их писали словами, получились бы сотни томов, и толку от этого словесного наводнения не было бы никакого. Для записи, передачи и приема миллионов слов понадобилось бы столько часов, что у синоптиков уже не осталось бы времени для прогноза. Ведь наблюдения — не цель, а средство.

Наблюдения тысяч станций нужны для того, чтобы синоптики в Бюро погоды могли увидеть, какая сегодня погода на земле и какая будет завтра.

И вот, если наблюдения передавать словами, на это уйдет целый сегодняшний день. Наступит завтрашний день. А завтра уже незачем будет заниматься предсказанием того, что совершилось.

Синоптик-прогнозист живет в будущем. Он идет впереди времени, он обгоняет его. Он опережает погоду, которая движется по земле иной раз быстрее скорого поезда.

И тут оказывается, что наш привычный, старый способ разговаривать не годится, когда надо обгонять время.

Но у слов есть и другой недостаток. За погодой следят наблюдатели во всем мире. Они говорят на сотнях разных языков, а им надо понимать друг друга.

Значит, тут нужен какой-то новый язык, очень сжатый, краткий и понятный всем.

Вот на этом-то языке наблюдатель и составляет телеграмму.

Вместо букв здесь цифры. Цифры одинаковы на всех языках. И каждая цифра — это даже не буква и не слово, а целое сложное понятие. Смысл цифры меняется от того, на каком месте она стоит.

Вот, например, шестерка, стоящая на четвертом месте после букв АВ, означает: облака нижнего яруса, низкие, изорванные облака плохой погоды.

Вслед за шестеркой стоит двойка. Она стоит на том месте, которое отведено облакам среднего яруса. Двойка говорит, что сегодня средний ярус неба занят плотной толщей слоисто-дождевых облаков.

Наблюдатель быстро вносит в телеграмму цифру за цифрой. Чтобы переводить с языка слов на язык знаков, на язык погоды, нам с вами понадобилось бы каждую минуту заглядывать в таблицы, которые для этого существуют. Но у наблюдателя таблицы в голове. Он знает их не хуже, чем мы таблицу умножения. На составление и передачу телеграммы из многих знаков у него уходит всего только три минуты.

Цифры бегут.

Они бегут с тысяч станций, разбросанных по лесам и степям, они бегут с гор и равнин, с островов и морей, с кораблей и самолетов.

Они переходят с телефонного провода на телеграфный, с телеграфного провода — в эфир, из эфира — в жилы подводного или подземного кабеля.

Они тысячами стекаются в Бюро погоды, в отделы прогнозов, в радиометцентры...

Они спешат. Каждая минута дорога. Чем скорее они придут, тем раньше узнают люди, что их ждет завтра, тем лучше успеют работники земли, неба, моря подготовиться к встрече с бурей, метелью, градом, туманом.

И вот в Москве, в Центральном институте прогнозов, стучат телетайпы.

Они стоят вдоль стен, эти телеграфные аппараты, которые с виду мало чем отличаются от пишущих машинок. Машинисток не видно — машинки обходятся без человеческой помощи. Они сами быстро отстукивают цифры на бумажных лентах. Можно подумать, что невидимые пальцы бегают по клавишам...

Круглые сутки, с утра до утра, стучат машинки. В комнате есть и люди. Это диспетчеры. Их дело — принимать у машинок работу. Оторвав кусок ленты с донесением станции, диспетчер делает пометку у себя в журнале и бросает ленту на конвейер. Миг — и лента уже в нижнем этаже.

А в соседней комнате сидят радисты с наушниками и принимают вести издалека: из Алма-Аты и Хабаровска, с острова Диксон, из Лондона, Парижа, Каира...

Но я не сказал еще, как наблюдатели следят за погодой в ее собственных «владениях» — в воздухе, высоко над землей. Я не сказал о том, как наблюдают жизнь рек и озер, морских течений и приливов, поведение льдов в океане и снежного покрова на материке.

Даже на той станции, где мы так долго ходили по площадке, мы не успели рассмотреть много такого, без чего рассказ никак нельзя вести дальше.

Мы дошли до самого интересного места — до тех дверей, за которыми работают синоптики — люди, живущие в завтрашнем дне.

И нам волей-неволей придется возвратиться назад — на ту площадку, с которой мы начали свое путешествие.