Но для большой фабрики нужны большие машины. Есть ли такие машины?

Есть. Прошло то время, когда серп и коса были единственными жатвенными орудиями. Теперь есть такие машины, из которых каждая заменяет сотни серпов и кос. Теперешний жнец — это машинист в прозодежде, в защитных очках, с руками, коричневыми от машинного масла. Он стоит на мостике своей машины — комбайна, высоко над землей. В руках у него свисток. Свистком он отдает приказания рулевому.

Идет комбайн по полю.

Вращается огромное крыло, пригибает колосья к ножам. Быстро движутся ножи взад и вперед, срезают колосья. И срезанные колосья сами бегут внутрь машины. А там внутри — молотилка и веялка, в один миг зерно выбито из колоса, вымолочено, провеяно, отправлено по трубе в бак, который покачивается над головой машиниста.

Машина сразу делает три дела: жнет, молотит и веет. Бегут комбайны по полю — как будто эскадра идет косой линией: первый вперед, второй позади и левее, третий еще дальше и еще левее, — чтобы не мешали друг другу. Каждый стрижет полосу в 5 метров шириной. Впереди — бесконечное пшеничное море на десятки километров. Нужны были бы тысячи людей, чтобы все это сжать, связать в снопы, вымолотить цепом, провеять лопатой. А тут это делают несколько машинистов в синей прозодежде. Каждый человек на комбайне — это сто человек без комбайна, с ручными орудиями.

И работа у этого человека, конечно, гораздо легче.

«За день так намахаешься косой, — говорят косари, — что и ночью нет покоя. Спишь, а руки во сне так и дергаются в стороны, как будто косишь».

А комбайнер? Ему не приходится махать косой, он стоит спокойно на мостике и посматривает, а машина сама косит.