Аристотель пробовал когда-то взвесить воздух, надувая бычий пузырь. Этот опыт, начатый в Афинах в IV веке до нашей эры, закончил Галилей во Флоренции через две тысячи лет (Галилей родился в 1564 году, умер в 1642 году).
Воздух казался людям не только невидимым, но и невесомым.
А Галилей взвесил его и нашел, что у воздуха есть вес, хотя и очень небольшой: воздух в четыреста раз легче воды.
Галилей был опытным следопытом, он привык иметь дело с невидимками. Он навел на небо телескоп и увидел спутников Юпитера, которых до этого не видел ни один человеческий глаз. Он построил микроскоп и разглядел когти на ногах у блохи.
Но с воздухом дело обстояло хуже Его невозможно было увидеть ни в телескоп, ни в микроскоп Его было труднее выследить и поймать.
Мы слышим шум ветра, мы ощущаем всей кожей теплый воздух или холодный, сырой или сухой. Мы чувствуем, что в горах иначе дышится, чем на равнине.
Но одно дело — чувствовать, ощущать, а другое дело — знать Чтобы знать, надо мерить. Где нет меры, там нет точного знания, там всегда будут споры.
Один скажет: «Вчера было холоднее, чем сегодня».
А другой возразит: «Нет, сегодня холоднее, чем вчера».
Но как наши смутные ощущения перевести на четкий и ясный язык зрения, где все можно разглядеть и все можно измерить?
Для этого надо посмотреть на термометр
Нам термометр кажется простой, обыкновенной вещью. Но три с лишним века тому назад, когда Галилей построил свой первый термометр, этот простой прибор казался людям не менее чудесным, чем телескоп или микроскоп.
Шутка ли, удалось придумать линейку, чтобы мерить жару и мороз так же просто, как мерить кусок сукна! Можно было уже не только ощущать, но видеть, становится воздух теплее или холоднее.
Галилеевскии термометр не сохранился. Но до нас дошла письмо одного из метеорологов тех времен В этом письме рассказывается о чудесном приборе, который показывал ему Галилей.
Галилей брал стеклянный шарик величиной с куриное яйцо. К шарику была припаяна трубка, узкая, как соломинка. Галилей согревал рукой шарик и потом погружал трубку в воду Шарик остывал, и вода поднималась по трубке. Галилей пользовался этим прибором для измерения тепла и холода
Такой термометр отзывался не только на каждое изменение температуры, но и на каждое изменение давления. Это был и барометр и термометр сразу. Наружный воздух давил на воду в чашке и гнал воду в трубку. А внутренний воздух,— тот, который был в шарике,— нагреваясь, гнал воду обратно в чашку или при охлаждении снова уступал воде дорогу.
Барометр и термометр то спорили между собой, то помогали друг другу.
Два новых прибора родились сросшимися, как сиамские близнецы. Их надо было разъединить, чтобы каждый из них занимался своим делом и не мешал другому.
Разъединить их суждено было не самому Галилею, а его ученикам — Торричелли и Фердинанду Тосканскому.
Чашка с опущенной в нее трубкой досталась барометру, который был изобретен Торричелли. А шарик с припаянной к нему трубкой перешел к термометру, который был построен Фердинандом Тосканским.
В термометре этом вместо воздуха был спирт, а трубка была наглухо заткнута пробкой, чтобы воздух не мог давить на спирт. Была тут и шкала: к трубке были припаяны стеклянные бусинки — вместо черточек.
Термометр был изобретен. Но он много раз менялся, прежде чем стал таким, как сейчас.
Больше всего ученым пришлось повозиться с его шкалой.
Какой мерой мерить жару или холод?
На шкале термометра надо как-то проставить черточки. Но как? С чего начать отсчет?
Тут мнения разделились.
Одни говорили, что нужно взять за начало и конец самый теплый и самый холодный день в году. Но ведь год на год не похож. Да и в разных городах погода ведет себя по-разному. Этак пришлось бы для каждой местности мастерить свой термометр, и каждый год заменять его другим, смотря по тому, какая выдалась зима и какое лето.
Представьте себе, что вы вздумали измерить расстояние от печки до окна — и вдруг печка сошла со своего места и принялась гулять по комнате. Уж если, как говорит старинная поговорка, «танцевать от печки», так надо, чтобы сама печка не танцевала, а стояла неподвижно, как ей и полагается.
Так вот и тем, кто раздумывал о шкале термометра, нужна была неподвижная точка.
Некоторые предлагали взять за такую точку температуру человеческого тела. Она всегда и везде почти одна и та же. Человек не делается сосулькой в Арктике и не превращается в пар, попадая в Сахару.
Но и температуру человека вряд ли можно было бы принять за неподвижную точку на шкале термометра.
В Институте метеорологии хранится много эталонов. Там есть образцовый метр, образцовый килограмм. Но где взять «образцового человека»? И под какой стеклянный колпак надо его посадить, чтобы у него никогда не было ни гриппа, ни лихорадки, чтобы у него никогда не менялась температура?
Было бы долго рассказывать всю историю термометра. Чего только с ним не делали, чтобы найти на его шкале неподвижную точку!
С ним отправлялись на скотный двор и измеряли температуру коровам. С ним спускались в глубокие погреба Парижской обсерватории. Его погружали в тающее масло. Его опускали в смесь льда с солью,— думали, что холоднее этой смеси ничего на свете нет.
Градусы делались то меньше, то больше. Нуль на шкале переходил с места на место.
Некоторые предлагали обозначать нулем «умеренную» температуру. Отсюда-то и произошло слово «температура». По-латыни «температус» значит — «умеренный».
Но какую температуру считать умеренной? Что для обитателя Арктики — умеренная жара, то для обитателя Сахары — мороз.
Термометры и по виду различались между собой.
Но дело не во внешнем виде Хуже было то, что термометры, как и люди, говорили на разных языках и никак не могли сговориться между собой. У них на все были разные точки зрения.
Так бы они и спорили до сих пор, если бы ученым не удалось наконец найти на шкале две постоянные точки.
Когда термометр опускали в тающий лед, ртуть останавливалась и стояла до тех пор, пока весь лед не обращался в воду.
Так же неподвижно стояла ртуть и тогда, когда шарик термометра помещали в пары кипящей воды.
Оставалось только проставить цифры и разделить шкалу между этими двумя точками на равные части — градусы.
Кого же считать изобретателем термометра?
Он был создан трудом многих людей.
Все знают имена Цельсия и Реомюра. Но мало кому известно, что еще до появления шкалы Цельсия (1742 г.) и шкалы Реомюра (1743 г.) петербургский академик И. Н. Делиль построил и описал в сообщении Академии наук ртутный термометр, в котором нулем была обозначена точка кипения воды, а около точки замерзания стояло число 150. Это было в 1733 году.
Когда брат Делиля уезжал в Сибирскую экспедицию, он взял с собой такой термометр, чтобы измерять им сибирские морозы. И ученые были поражены, когда оказалось, что во время сильных морозов ртуть в термометре замерзает...
А через несколько лет на шкале термометра, который был усовершенствован Ломоносовым, нуль стоял уже там, где стоит и сейчас,— у точки замерзания воды.
Термометр появился и был радостно встречен метеорологами, но они не сразу сообразили, где надо вешать термометр, чтобы он показывал температуру воздуха.
На прямом солнечном свету он говорил одно, в тени — другое.
Один английский физик советовал вешать термометр в комнате, выходящей на север, и притом в такой, в которой печь или совсем не топится, или топится редко.
Прошло немало времени, прежде чем появились теперешние метеорологические будки — домики для приборов. Воздух легко входит в будку сквозь жалюзи — решетчатые стенки, а солнцу в нее вход воспрещен.