Но, увлекшись рассказом о современных астрологах, я забыл о людях средневековья.

Стихии могли торжествовать. Им снова удалось стать в глазах людей таинственными и непостижимыми. Погода больше не была подвластна законам природы. Ею управляли сверхъестественные силы.

И все-таки, несмотря на такие мысли, люди продолжали борьбу со стихиями: головы думали одно, а руки делали другое.

Голова какого-нибудь мельника была полна суеверий. Он верил, что в темном омуте у плотины живет водяной. Но это не мешало ему спускать и затворять воду, когда это было нужно.

На мельнице стоял шум и гром. Работница-вода изо дня в день послушно выполняла заданный ей урок. Внуки, став взрослыми, перестраивали мельницу, построенную дедами. И с каждым веком мельница делалась все лучше.

На смену подливному колесу пришло поливное.

Колесо уже не надо было ставить в реку. Его можно было поместить там, где удобнее, и провести к нему воду по желобу. Вода лилась на колесо сверху и заставляла его вращаться.

Теперь уже не мельница шла к реке, а река к мельнице.

Вода не только молола зерно: она трясла решета на «бумажных мельницах»,— так назывались тогда мастерские для производства бумаги. Она раздувала огонь в железоделательных печах. А от этого и печи можно было делать выше и железа получалось больше.

Две стихии — вода и воздух — работали здесь в одной упряжке. Вода вертела колесо, колесо качало мехи. И воздух, вырываясь из мехов в печь, проходил ее снизу доверху.

Ветряные мельницы тоже стали другими. Они потеряли сходство с парусным кораблем. Вместо крыльев-парусов у них появились деревянные крылья. И крыша мельницы поворачивалась, подставляя крылья ветру.

Человек все лучше учился управлять водой и воздухом.

Когда-то римские купцы ходили на парусах в Индию, пользуясь регулярными рейсами ветров — муссонов. Теперь моряки нашли себе новых попутчиков: они узнали, что близ экватора проходит с северо-востока на юго-запад дорога пассатов.

По этой дороге каравеллы Колумба дошли до Вест-Индии. Матросы на каравеллах удивлялись, что ветер все время несет их на запад и что даже деревья на островах Вест-Индии тоже наклонены на запад, точно указывают путь.

Вскоре после этого одному из испанских мореплавателей удалось сделать еще более удивительное открытие

Он увидел широкую голубую реку, которая текла посреди зелено-синих вод океана Эту реку легко было отличить от ее водяных берегов, потому что она была другого цвета и заметно теплее.

Река текла с той же скоростью, с какой текут реки на суше, но она была гораздо шире и глубже.

Ее назвали Гольфстрим — «Река залива», потому что она вытекает из Мексиканского залива у берегов Америки. День и ночь ветры — пассаты—нагоняют воду в залив, и вода могучей рекой вытекает сквозь ворота Флоридского пролива, как будто нарочно для нее оставленные.

Ветер и вода, воздушный и водный океаны живут одной жизнью.

И с каждым плаванием моряки все ближе присматривались к этой жизни.

Ветер поднимает волны в океане. Ветер гонит воду, создавая морские реки — течения Ветер надувает паруса.

Он нес корабли Магеллана вокруг земли. И люди узнали, что все океаны составляют один мировой океан и что воды на земле гораздо больше, чем суши

По волнам пошли в Европу корабли, нагруженные заокеанскими богатствами — золотом, серебром, пряностями.

Человек покорял океаны. И ему все яснее становилось: для того, чтобы бороться с противником, надо его знать.

Раньше люди не думали о бурях и ураганах, которые бушуют где-то под экватором. А теперь из-за бурь могли вздорожать пряности на антверпенской и лондонской биржах.

Ветры и грозы стали участниками в торговле. Недаром англичане до сих пор называют пассаты «торговыми ветрами».

А широты в тридцать градусов к северу и к югу от экватора они называют «конскими широтами». Там вечные штили.

Во времена парусных кораблей морякам приходилось там неделями дожидаться попутного ветра.

Вместе с прочими грузами из Европы везли через океан лошадей. Ведь в Америке, до того как ее открыли, лошадей не было.

И вот, когда корабли застревали в океане из-за штиля, лошади подолгу оставались без зеленого корма. Лошади гибли, и их выбрасывали за борт. Оттого те места и получили такое странное название: «конские широты».

Все шумнее и многолюднее делались портовые города. Все больше заморского серебра и золота собиралось в сундуках купцов. Деньги подешевели, товары вздорожали.

Быстрее работали ткацкие станки и прялки. Все больше работы прибавлялось на верфях и на мельницах, в рудниках и кузницах.

Появились опять инженеры и изобретатели.

Проснулась, ожила древняя наука. Она ведь не умирала. Она покоилась в старых папирусах и пергаментных свитках, и эти свитки нашли для себя усердных читателей.

Ожили старые споры о воздухе Невидимке, словно возобновился разговор, прерванный на полуслове. Можно было подумать, что не века прошли со времен греческих философов, а часы.