Два недоступных мира видели люди издавна, когда плавали по морю. Один был над ними, другой под ними.

В оба эти мира вход был воспрещен под страхом смерти. В воздухе люди могли дышать, но не умели летать. А в воде они умели плавать, но не могли дышать.

Люди пробовали приучать себя к жизни в глубине воды, но даже самым опытным искателям жемчуга не удавалось пробыть под водой больше нескольких минут.

В воздушном океане сначала поднялись вверх люди с приборами, а потом уже приборы отправились путешествовать одни. В водном океане было наоборот. Здесь людям легче было опустить в глубину прибор, чем спуститься самим. В воздухе для этого нужен был легкий воздушный шар, здесь же достаточно было привязать к прибору груз, хотя бы пушечное ядро.

Чтобы изучать воздух, люди отправляли наверх шары-зонды. А здесь, когда нужно было изучать течения, каждая бутылка могла на худой конец стать прибором. Для этого надо было только хорошенько ее закупорить и засмолить. Стоит перелистать учебник океанографии, чтобы найти карту плаваний бутылок. Их пути по океану изображены на карте многочисленными линиями.

Ледяные горы и обломки погибших кораблей, запечатанная бутылка или просто какое-нибудь бревно, вынесенное рекой в море, носились по волнам и рассказывали о своих дорогах. Но если бы океанографы пользовались только такими «приборами», они мало знали бы об океане.

Для исследования течений и глубин было придумано немало сложных и хитроумных приборов: вертушки для измерения скорости течения, батометры для доставания проб из глубины.

Появились и корабли, которые были построены не для того, чтобы перевозить людей и грузы с берега на берег, а для того, чтобы годами плавать по океану и изучать его жизнь.

Многим знакомо славное имя корвета «Витязь», которым командовал знаменитый исследователь морей адмирал Степан Осипович Макаров.

Адмиралом Макаровым был написан большой труд, который называется:

«Витязь» и Тихий океан.

Гидрологические наблюдения, произведенные офицерами корвета «Витязь» во время кругосветного плавания 1886—1889 годов, и свод наблюдений над температурой и удельным весом вод северного Тихого океана».

Это два громадных тома с сотнями таблиц и множеством карт и чертежей.

Просматривая бесконечные ряды цифр, поражаешься упорству моряков, которые в течение нескольких лет шесть раз в сутки измеряли температуру и удельный вес воды, а иногда вели наблюдения каждые пять или десять минут.

Когда измеряли глубину и брали оттуда пробу, приходилось останавливать машину и убирать паруса. Тут было много работы и матросам и офицерам.

«Весь экипаж корвета,— пишет адмирал Макаров,— принимал участие, когда приходилось ложиться в дрейф, и не было такого человека, которому в трехлетнее плавание не доставалось бы по нескольку десятков раз бегать на лине при вытаскивании батометра или щипцов с грунтом».

С любовью говорил адмирал о своих младших помощниках — мичманах, которые вели наблюдения и заносили цифры в журнал, не считаясь с погодой, с настроением моря.

Пусть многие страницы этого журнала носили следы дождевых капель, упавших с фуражки мичмана. Это было только лишним доказательством того, что мичман во время бури не отсиживался в каюте, а честно делал свое дело.

Все на корвете понимали, какую важную задачу им поручено выполнить.

Вот что писал об этой задаче Макаров:

«Глубины океанов, а в особенности морей, остаются как будто под покрывалом. И каждый раз, когда наблюдатель спускает в глубину моря свой батометр для доставания воды, он делает отверстие в этом покрывале. Таких отверстий сделано еще очень не много. То, что видно сквозь эти отверстия, дает только легкое понятие о явлениях, происходящих в глубинах. И нужно еще много и много трудиться, пробивая в различных точках таинственное покрывало, чтобы верно определить общую картину распределения температур и соленостей воды на глубинах и сделать правильные заключения о циркуляции воды в морях и океанах...»

Адмирал становился поэтом, когда писал о море, о таинственном покрывале, которое скрывает от нас жизнь подводного мира. Он понимал, что пройдет немало времени, прежде чем люди окончательно сдернут это покрывало.

Но и сам Макаров успел много сделать для изучения глубин.

Мореведы говорят, что можно наугад открыть книгу о плавании «Витязя» и на любой странице найти глубокие мысли, которые и сейчас не потеряли значения для науки.

Вот одна такая мысль: «Я полагаю,— пишет Макаров,— что отклоняющее действие вращения земли на все морские потоки играет первенствующую роль».

Теперь на этом построена теория морских течений.

И таких примеров можно было бы привести много.

«Витязь» был большим, хорошо оборудованным исследовательским кораблем, настоящей плавучей обсерваторией. Но Макаров ухитрялся и на четырехвесельной шлюпке делать замечательные открытия.

В воспоминаниях академика А. Н. Крылова есть коротенькая, занимающая всего одну страничку повесть, которую можно было бы назвать так же, как названа одна из глав «Героя нашего времени» — «Тамань».

Дело было в 1882 году. Капитан второго ранга Макаров командовал пароходом «Тамань», который «состоял» при российском посольстве в Константинополе.

Что это значило «состоять при посольстве»?

Обычно это значило: для парохода — стоять в Босфоре на якоре, а для офицеров — весело проводить время. Сегодня давал бал русский посол, завтра офицеры получали приглашение принять участие в пикнике французского или английского посольства.

Так было бы при всяком другом командире. «Но не таков был Макаров, чтобы проводить время в праздности»,— пишет А. Н. Крылов. Вместо того чтобы любоваться красотами Босфора, Макаров решил заняться исследованием его глубин. От местных жителей он слышал, будто в глубине вода течет не из Черного моря в Мраморное, как на поверхности, а в обратную сторону.

Это показалось бы невозможным всякому другому. Но Макаров решил проверить это.

Он вышел на середину пролива на четырехвесельной шлюпке и опустил в глубину поплавок достаточно больших размеров. Глубинное течение понесло поплавок, а поплавок потащил за собой шлюпку. И произошла удивительная вещь: матросы сидели, положив весла, а шлюпка сама шла против течения, которое достигает здесь заметной скорости.

Но Макаров не удовлетворился этим. В судовой мастерской были изготовлены по его указаниям самодельный батометр и самодельный прибор для измерения скорости течения. Начались систематические наблюдения.

Чтобы не вызывать излишних подозрений у местных властей, Макаров подходил на «Тамани» то к одной, то к другой посольской вилле, расположенной на берегу.

Можно было подумать, что русские офицеры отдают визит атташе или советнику посольства той или другой державы. А на самом деле морякам было не до визитов. На пароходе шла горячая работа: то и дело опускали в воду батометр или делали промеры глубин. Измеряли не только скорость течения, но и температуру, соленость, плотность воды на разных глубинах.

И выяснились интереснейшие вещи. Оказалось, что в глубине из Мраморного моря в Черное стремится более плотная и соленая вода, а из Черного моря в обратную сторону идет более легкая вода. Граница между двумя потоками, верхним и нижним, наклонена в сторону Черного моря.

Макаров объяснил верхнее течение тем, что уровень Черного моря выше сантиметров на сорок уровня Мраморного моря. А причина нижнего течения в том, что более тяжелая вода Мраморного моря вытесняет более легкую воду Черного. Получается как бы замкнутое кольцо, по которому идет обмен водой между морями.

За исследование «Об обмене вод Черного и Средиземного моря» Макаров получил премию Академии наук.

Так заканчивается эта вторая «Тамань», герой которой ничем не сходен с «героем нашего времени» — Печориным. Тот не знал, как убить время, а этому не хватало времени для осуществления множества замыслов.

Пусть все было против него,— Макаров всегда шел напролом к цели, как ледокол, который был им построен.

Добиваясь постройки ледокола, он прочел лекцию, которую так и озаглавил: «К северному полюсу — напролом».

В этом девизе — весь Макаров, тот адмирал Макаров, который учил моряков русского военного флота, как надо действовать в бою: «Если вы встретите слабейшее судно — нападайте, если равное себе — нападайте, если сильнее себя — тоже нападайте».

Так он поступал и сам во время войны, когда на минном катере атаковывал турецкие броненосцы. Так он поступал и во время мира, когда вел атаку на рутинеров и консерваторов из морского министерства.

Несмотря на сильнейшее сопротивление, ему удалось добиться своего: ледокол был построен.

И это был не только ледокол,— это была первоклассная плавучая обсерватория, оборудованная новейшими приборами, вплоть до только что появившегося киноаппарата. Впервые киноаппарат стал орудием научного исследования.

Изучением фильма занялся друг Макарова, создатель теории корабля — Алексей Николаевич Крылов. Рассматривая кадры, он не только проследил за всеми подробностями борьбы ледокола со льдами, но и подсчитал ту огромную горизонтальную силу, с которой лед воздействует на корабль: 800 тонн!

Макаров верил, что вслед за «Ермаком» придут и другие, еще более мощные ледоколы, перед которыми расступятся ледяные стены Арктики. Он говорил: «Простой взгляд на карту России показывает, что она своим главным фасадом выходит на Ледовитый океан... Мощный ледокол откроет дверь в этом главном фасаде...»

Исследование моря для Макарова никогда не было самоцелью. Он изучал морскую стихию, чтобы ее побеждать, чтобы лучше плавать, лучше строить корабли.

Еще двадцатилетним мичманом, размышляя об аварии броненосной лодки «Русалка», он пришел к мысли, что корабль можно спасти от затопления — затоплением.

Если течь заставила корабль накрениться и ему грозит опасность опрокинуться, надо выровнять крен, затопив те или другие его отсеки.

Это показалось ересью «специалистам» из Морского технического комитета. Расчеты мичмана Макарова были положены под сукно. Но он не унимался. Он писал статьи, он упорно доказывал, что корабли можно и должно сделать непотопляемыми.

Макаров уже был адмиралом, когда его идеи развил и поддержал А. Н. Крылов. Он составил таблицу непотопляемости, для того чтобы можно было, не тратя времени на расчеты, сразу же определить, какие именно отсеки корабля должны быть затоплены для его спасения. Ведь тут на счету каждая минута, и неверное решение может только ускорить гибель.

В своих ярко и самобытно написанных воспоминаниях академик А. Н. Крылов рассказывает, как он читал в 1903 году в Кронштадте лекцию о непотопляемости судов. Он закончил лекцию словами:

«Все, что я вам здесь изложил, принадлежит не мне, а целиком взято из статей «Морского сборника», охватывающих тридцать лет; эти статьи подписаны так: «мичман Степан Макаров», «лейтенант Степан Макаров», «контр-адмирал Степан Макаров» и, наконец, недавно вышедшая носит подпись: «вице-адмирал Макаров».

Таблицы непотопляемости были составлены, но дело не двигалось: «к спешному рассмотрению приступлено не было».

Началась русско-японская война. В критический момент вспомнили об адмирале Макарове. Он был назначен командующим Тихоокеанским флотом. Но было уже поздно. Макаров погиб вместе с броненосцем «Петропавловск». А потом Цусимский бой наглядно доказал, что Макаров и Крылов были правы, когда боролись за непотопляемость.

Четыре однотипных корабля — «Александр III», «Бородино», «Суворов» и «Орел» получили в бою одинаковые повреждения. Но только «Орел» не опрокинулся и остался на плаву, потому что на этом корабле был знающий трюмный механик-инженер В. И. Костенко, который по собственной инициативе устроил систему выравнивания.

Дорого стоили России бездарность ее правителей и упрямый, тупой консерватизм чиновников из Морского технического комитета.

Матросы, любившие Макарова, говорили: «Что «Петропавловск»... Макаров погиб — голова пропала».

Да, это была голова, которую царское правительство не умело ценить и беречь!