Не успели люди узнать, что, кроме океанов воды, есть еще и воздушный океан, как они сразу же решили приняться за его изучение.

Но воздушный океан велик и изменчив. За ним одному человеку не углядеть.

Торричелли ставил свои опыты один, без помощников. А Паскалю, чтобы измерять давление одновременно в двух разных местах, уже пришлось браться за дело вдвоем со своим родственником. Скоро выяснилось, что тут и двух измерений мало.

Паскаль написал письмо одному другу в Париж, другому— в Стокгольм. Начались наблюдения сразу в нескольких городах — в Клермоне, в Париже, в Стокгольме.

Оказалось, что барометры в разных местах ведут себя по-разному: парижский барометр вел себя сравнительно спокойно, а стокгольмский волновался — то летел вверх, то стремглав падал.

Ртуть в барометре качалась, как вода в бурном море. Чувствовалось, что в воздушном океане происходит какое-то волнение, какое-то таинственное движение, охватывающее огромные пространства. Делалось все яснее, что надо не двумя и не тремя парами глаз, а десятками, сотнями следить за этим необозримым океаном. Ни у кого не нашлось бы стольких друзей, сколько для этого нужно. Но у науки друзей много. Их сотни, их тысячи. Люди науки образуют общества, союзы, академии.

Одно такое общество находилось во Флоренции и называлось «Академия опыта».

«Академия опыта» разослала в разные города друзьям науки таблицы и правила для наблюдения за погодой. По этим правилам полагалось одновременно и по одинаковым приборам наблюдать давление воздуха, температуру, влажность, направление ветра и вид неба.

И вот друзья науки принялись следить за погодой сразу и во Флоренции, и в Болонье, и в Парме, и в Милане, и в Инсбруке, и в Оснабрюке, и в Париже, и в Варшаве.

У каждого наблюдателя было несколько приборов-помощников: три новых — барометр, термометр и гигрометр, только что изобретенный для измерения влажности, да еще один старый друг, хоть и не такой точный,— флюгер.

Каждое утро наблюдатель подходил к своим приборам, чтобы осведомиться об их самочувствии, выяснить, в каком настроении барометр — повышенном или пониженном, что поделывает термометр, в какую сторону смотрит флюгер. Все это сейчас же заносилось в дневник.

И время от времени почта привозила во Флоренцию, в «Академию опыта», письма, которые прочитывались там с живейшим интересом.

Некоторые из них дошли и до нас. Судя по этим письмам, люди не только следили за погодой, но и раздумывали о том, почему она меняется, почему вчера было жарко, а сегодня стало холодно, почему в барометре ртуть то поднимается, то опускается.

Вопрос был задан. Но для того, чтобы ответить на него, люди еще слишком мало знали, мало видели. Да и много ли мог сделать этот маленький отряд наблюдателей, установивший свои посты в десятке городов Европы? Тут нужна была армия наблюдателей,— не одно ученое общество, а все ученые мира должны были взяться за наблюдения. Ведь все люди на земле имеют дело с погодой, живут на дне воздушного океана.

И вот в 1723 году в одном английском научном журнале появляется статья. Она написана по-латыни, чтобы ее могли прочесть ученые всего мира: латынь еще считается языком науки.

Статья называется «Приглашение». Ее автор приглашает всех естествоиспытателей мира следить за поведением погоды: по нескольку раз в день отмечать высоту барометра и термометра, направление и силу ветра, вид неба, влажность и количество дождя.

У метеорологов уже не четыре слуги, а пять. Специальность пятого — измерять дождь. Он так и называется: дождемер. Это самый простой из всех приборов в мире. Каждое ведро может стать дождемером, если выставить его на дождь и потом измерить, сколько в нем воды.

В статье подробно объяснялось, какими приборами надо пользоваться, чтобы показания их можно было сравнивать.

Приглашение не осталось без отклика. Не прошло и года, как письма стали поступать из разных стран Европы. После писем из России, Германии, Италии, Швеции, Финляндии пришли письма из Индии и из Северной Америки.

Пакет из России был прислан из нового приморского города — Санкт-Петербурга. Там уже следили за погодой не простым, а вооруженным глазом. Где был флот, где была навигация,— должна была появиться и наука о воде и воздухе.