В те времена, когда Воейков изучал климат нашей страны и всей нашей планеты, другой русский ученый — Д. И. Менделеев — впервые высказал мысль, что «необходимо изучать климат разных слоев атмосферы», что «в слоях атмосферы, удаленных от земли, должно искать то место, где образуется большинство метеорологических явлений земной поверхности».

Новая область науки или новая наука начинается иногда с нескольких слов, сказанных ученым, словно большая река, берущая свое начало в маленьком лесном озере. Так было и с аэрологией — наукой о свободной атмосфере.

Еще в 1804 году русский академик Я. Д. Захаров совершил полет на воздушном шаре для изучения надземной погоды. Вслед за Захаровым и другие исследователи поднимались в воздух, чтобы измерять температуру, давление, влажность, чтобы определять направление ветра.

Но только Менделеев сказал с совершенной ясностью: «Там (в верхних слоях атмосферы)—лаборатория погоды».

И он не ограничился этим. От мысли он, как всегда, сразу перешел к делу.

Чтобы изучить лабораторию погоды, надо было подняться туда с приборами. Менделееву хорошо было известно, что уже на высоте в семь тысяч метров воздух делается таким разреженным, что люди начинают задыхаться от недостатка кислорода.

Еще свежи были в памяти полеты Глешера и Консуэлла, гибель Сивеля и Кроче-Спинелли.

Метеоролог Глешер и воздухоплаватель Консуэлл приучали себя дышать разреженным воздухом. С каждым новым полетом они поднимались все выше и выше, словно восходя по ступенькам гигантской лестницы.

Вот они уже достигли потолка — семи тысяч метров, но они продолжают выбрасывать мешки с балластом.

Они дерзко идут вверх.

Глешер теряет сознание. Консуэлл не в силах больше управлять своим воздушным кораблем. С огромным трудом удается ему — уже не руками, а зубами — схватить и потянуть веревку клапана.

Аэростат опускается вниз. Приборы показывают, что была достигнута высота в восемь тысяч восемьсот сорок метров.

Атака отбита, но люди снова идут в атаку — на штурм высот.

Что мешает подняться выше семи-восьми тысяч метров? Недостаток кислорода? Но его можно взять с собой.

Исследователи Сивель и Кроче-Спинелли отправляются в полет, взяв запас кислорода в мешках.

На высоте семи тысяч трехсот метров им дышится не хуже, чем на земле.

Они совершают один полет за другим и погибают, борясь со стихиями: что-то случилось с кислородными приборами, и люди задохнулись в высоте.

Все это знал Менделеев. И ему приходит в голову мысль: а нельзя ли сделать гондолу аэростата герметически закрытой и снабдить наблюдателя запасом сжатого воздуха? Тогда наблюдатель сможет в полной безопасности производить измерения и управлять шаром.

На ближайшем заседании Русского физико-химического общества Менделеев вносит предложение построить такой аэростат.

Прошло много лет, прежде чем первый стратостат с герметически закрытой гондолой поднялся над землей. Но идея стратостата родилась еще тогда, в семидесятых годах прошлого века. И тогда же Менделеев и другой замечательный русский ученый — математик П. Л. Чебышев — предложили изучать атмосферу, посылая в нее аэростаты с приборами, но без людей.

Эти идеи родились слишком рано, их трудно было осуществить в те времена. Да и кто стал бы этим заниматься? Собиратели цифр из Главной физической обсерватории? Но они и не думали об исследовании свободного воздушного океана. Наблюдать погоду на высоте метеорологической будки — вот предел, выше которого они не шли даже и в мечтах.

А Менделеев, не метеоролог, а химик по специальности, задумал исследовать верхние слои атмосферы. Он понимал, что ученые никогда не научатся предсказывать погоду, если не проникнут в ее владения и не узнают законов, по которым движутся и живут воздушные потоки. Пока эти законы остаются неизвестными, нечего и говорить о научном предсказании погоды. Тут каждый шарлатан, гадающий по луне и звездам, может оказаться не менее удачливым предсказателем, чем ученый. Когда наука еще слаба, ей трудно бороться со всяческими предрассудками, суевериями, вымыслами.

Против этих-то суеверий, за настоящую науку, и выступил Менделеев. Он писал: «Мне было бы желательно направить ваше внимание на метеорологические вопросы, потому что с ними связана текущая борьба науки с суеверием... Многим еще кажется, что погода есть результат какой-то случайности, каких-то неуловимых сплетений, и все чудится, что есть некоторая высшая причина, управляющая состоянием погоды. Это оттого, что развитие научных знаний по отношению погоды еще не велико».

Менделеева всегда тянуло в неизвестное, неисследованное — «туда, где не была еще ничья нога». Не оттого ли так влекло его в те заоблачные высоты, которые суеверная мысль издавна населяла высшими существами и силами, посылающими людям, в наказание за грехи, громы и молнии, засуху и град?

Там, высоко над землей, где когда-то царствовал Перун-громовержец, где Перуна заменил потом Илья-пророк, и надо было дать бой против суеверий во славу науки.

И случай наконец представился. Русское техническое общество предложило Менделееву произвести наблюдения с аэростата во время полного солнечного затмения 19 августа 1887 года.

Менделеев подробно рассказывает об этом полете в статье «Воздушный полет из Клина во время затмения» («Северный вестник», 1887, номера 11 и 12). Надо прочесть этот рассказ, чтобы понять, зачем Менделеев, не будучи астрономом, отправился наблюдать солнечное затмение и как он пустился в опасный полет один, без пилота, хотя до этого никогда не летал.

«Кругом аэростата,— писал Менделеев,— была масса народу и стояло множество экипажей... При входе в загородку послышались дружеские крики. Из них один лишь, признаться, мне памятен. Кто-то кричал: «Бис!» — и я подумал: хорошо бы в самом деле повторить и повторять это торжество науки, хорошо потому, что есть масса чрезвычайно интересных задач, которые можно разрешить только при поднятии на аэростатах... Здесь, в Клину, это торжество науки должно было совершиться перед этой толпой, и пусть она изъявляет свою радость, как умеет и знает. В лице — она чтит науку».

Торжество науки — вот чем считал Менделеев свой полет. И вот почему он не отказался от своего решения лететь, когда выяснилось, что аэростат намок от дождя и не может поднять двух человек.

Честь науки была для Менделеева дороже жизни. И он, не колеблясь, заявил, что полетит один, без военного аэронавта, который должен был его сопровождать.

Когда друзья пытались удержать его от рискованного предприятия, он сказал: «Аэростат — это тоже физический прибор. Вы видите, сколько людей следит за полетом, как за научным опытом. Я не могу подорвать у них веру в науку...»

«Я должен, однако, объяснить,— писал потом Менделеев,— почему во мне моментально явилась решимость отправиться одному, когда оказалось, что нас двоих аэростат поднять не может... О нас, профессорах, и вообще ученых обыкновенно думают повсюду, что мы говорим, советуем, но практическим делом владеть не умеем, что и нам, как щедринским генералам, всегда нужен мужик для того, чтобы делать дело, а иначе у нас все из рук валится. Мне хотелось демонстрировать, что это мнение, быть может справедливое в каких-нибудь других отношениях, несправедливо в отношении к естествоиспытателям, которые свою жизнь проводят в лаборатории, на экскурсиях и вообще в исследованиях природы. Мы непременно должны уметь владеть практикой, и мне казалось, что это полезно демонстрировать так, чтобы всем стала когда-нибудь известна правда вместо предрассудков. Здесь же для этого представлялся отличный случай».

Менделееву не раз приходилось экзаменовать студентов. Но на этот раз он сам был и экзаменующимся и экзаменатором.

Он сумел подняться выше облаков, сумел произвести нужные наблюдения над солнцем, записать температуру воздуха на разных высотах.

Во время полета оказалось, что запуталась веревка, открывающая клапан аэростата. Менделеев не растерялся. Он бесстрашно полез наверх, к клапану, и распутал веревку, вися в воздухе на высоте в несколько тысяч метров над землей. Вот когда Менделеев действительно не был похож на тех профессоров, которые чувствовали себя на своем месте только за письменным столом или на кафедре!

При спуске аэростат чуть было не сел в лесок. Но Менделеев ухитрился, управляя неуправляемым аэростатом, перелететь через лесок и сесть на лугу так, чтобы не повредить крестьянских хлебов. Он и об этом успел подумать!

Так Менделеев доказал, что и у ученых есть руки, а не только голова, что настоящий ученый может и «дело делать», а не только заниматься отвлеченными рассуждениями.

В историю был вписан еще один подвиг, совершенный во славу науки. Но Менделеев знал, что это только начало исследования воздушного океана.

Высоко над облачным морем он думал о больших и сильных аэростатах, которые будут подниматься гораздо выше и лететь дальше, чем тот, на котором летел он сам. На этих аэростатах установят приборы, которые будут записывать все, что нужно узнать. Вот тогда-то люди поймут наконец, что такое воздушная среда, в которой они живут. «Этой средой еще не владеют, потому что не понимают ее значения, боятся ее, жалеют средства на ее изучение».

В несколько минут раздумья на просторе воздушного океана Менделеев о многом подумал. «Назойливые вопросы приходили. Отчего науки не имеют достаточно средств для выполнения своих мирных целей? Отчего даже в мирное время все средства имеются для войны?»

Менделеев не спросил себя: какие причины вызывают войны, кому выгодно, чтобы огромные средства тратились на создание орудий смерти и разрушения? И все же как близок нам по духу этот великий ученый, мечтавший о покорении воздушной стихии не ради войны, а ради мира!